Когда время судья и палач. Психологическая драма с криминальным событием - Алена Бессонова

существования магазина, Фима, наедине с собой он всё ещё называл себя этим именем, приобрёл известность у коллекционеров, как антиквар знающий толк в старине. Мессиожник любил своё детище, восхищался им. Каждое день, прибежав на работу, ближе к семи утра он обходил торговый зал с мягкой фланелевой тряпочкой и тщательно протирал экспонаты. Он не называл товаром, то чем заполнялся магазин. Он называл это «экспонатами». Наведя лоск, Мессиожник проверял на специальных приборах температуру воздуха и влажность. Эти параметры должны строго соответствовать определённым величинам. Если что-то не так, Фима чуть подкручивал или, наоборот, откручивал крантики на батареях, снимал или, наоборот, накидывал на их горячие рёбра мокрые из толстой шерсти, специально связанные на заказ, тряпицы. В зимний период на двери магазина висела табличка: «Граждане, не задерживайте двери — экспонаты не любят холода». Мессиожник с удовольствием вдыхал чуть затхлый воздух зала и чувствовал себя вполне счастливым, ведь главным для него была не денежная выгода: запаса мешочков с золотым песком хватило бы до конца жизни. Главным было общение с избранными. Таковыми Ефим считал тех знатоков и ценителей, которые посещали магазин регулярно. Они проводили время в беседах за чашкой кофе или хорошего чая, обсуждали выловленные Фимой на блошиных рынках вещички. В то время он объездил много городов и это тоже было страстью. Мессиожник упивался свободой, возможностью бывать, где хотелось, копаться в развалах рынков, ловчить, зная истинную цену вещи, покупал её за бесценок. Он жил так, как мечтал. Ему не надо было выбирать между войной и бесчестьем, он выбрал покой и получил его. Но однажды…

Чудь поморщился: воспоминания о том дне приносили физическую боль. А куда деваться? Это было, было в его жизни…

Утро злополучного дня выдалось солнечным и воскресным. Ефим ожидал важного клиента — профессора местного университета. Специально для него Мессиожник добыл на рынке Хабаровска, куда он недавно летал, старинный мужской перстень. Профессор любил одеваться изысканно и заказал Ефиму что-то в этом роде. От перстня веяло благородством и энергетикой роскоши, богатства. Ефиму хотелось оставить перстень себе, но он понимал, что такие вещи нужно уметь носить, сочетать с другой одеждой из гардероба. А этого Мессиожник не умел. Он одевался дорого, но безвкусно, да и цена, которую он хотел получить за перстень была слишком соблазнительной.

Любуясь в глубине зала ювелирным изделием, Ефим заметил, как у витрины магазина остановились двое мужчин в форме лётчиков спасательной авиации. Один из них указывал пальцем на приглянувшийся экспонат.

«Опять придётся протирать витрину, — сморщившись, с неприязнью подумал Мессиожник, — что за манера тыкать пальцами в стекло?». Он уже решил выйти и сделать мужчинам замечание, но что-то его остановило. Ефим крадучись подошёл и встал у витрины внутри магазина так, чтобы его не было видно, но слышно, о чём говорят летуны.

— Слушай, Женя, — сказал тот, что наклонился к витрине: его лица не было видно из-за козырька фуражки, — именно такую панагию с бирюзой хочет моя супруга. Она у меня по знаку зодиака Стрелец и её камень бирюза. Сколько по магазинам смотрел, нигде панагию с бирюзой найти не мог, а тут на тебе — в антикварном прямо на витрине.

— В том то и дело, — отозвался тот, что разглядывал оленьи рога, — определяющие слово в «антикварном». Она наверняка стоит как чугунный мост. Ты лучше посмотри какие рога… Борька, вот такие рога нам наставляют наши жёны, пока мы здесь геройствуем.

— И всё же пошли приценимся, — предложил тот, кого назвали Борькой.

Ефим быстро переместился на своё обычное место — за прилавок.

Когда офицеры вошли и огляделись, тот, кто отзывался на имя Женя, глубокомысленно произнёс:

— Тсс! Деньги и ценности любят тишину…

Второй, соглашаясь, кивнул — это был не кто иной, как Борис Романовский. Ефим узнал его. Борис почти не изменился: по-прежнему сухощав и прям как стрела, только сняв фуражку, обнажил совершенно седую голову со слегка поредевшими волосами, также голубоглаз, только посередине лба пробила дорогу глубокая морщина. Он взглянул на продавца, и после короткой паузы, едва сощурясь, спросил:

— Скажите, панагия на витрине дорого стоит? Моя жена Аэлита давно хотела такую.

Ефиму показалось, что имя жены Романовский выделил нарочито. Мессиожник резко выпрыгнул из-за прилавка и слегка подскакивая, чтобы не обнаружить давнюю хромоту, помчался к витрине, стараясь быстрее повернутся к Романовскому спиной. Ефиму необходимо было взять себя в руки и он хриплым голосом, нарочито увеличил акцент, пробубнил:

— Будем посмотреть. Вам какая пришлась по вкусу? Их здесь две.

У витрины ему удалось подавить внутреннюю истерику и немного успокоиться.

— Меня интересует та, что с бирюзой, — пояснил Романовский, опершись локтем на прилавок. На его лице играла ироническая улыбка.

— Не хочу вас расстраивать, но эта вещица дороговата… — не оборачиваясь, отозвался Мессиожник. Он делал вид, что копается с неподатливым витринным замком. — Но мы можем договориться о рассрочке…

Услышав сумму, Романовский удивлённо поднял брови:

— Жаль! Даже в рассрочку она, в данный момент, не по карману, — немного подумав, добавил, — не могли бы вы её попридержать. Постараюсь собрать деньги и зайду в конце следующей недели.

— Конечно! Попридержу… — оставаясь у витрины, кивнул Ефим.

Уже на выходе Романовский обернулся и как бы невзначай, сказал:

— Мне показалось, мы раньше были знакомы. Но по визитке у вас на груди понял — это не так. Запишите — моя фамилия Ро-ма-нов-ский. Не отдавайте панагию никому другому… и передавайте привет общему знакомому.

Когда посетители ушли, Ефим закрыл магазин. Он не помнит, как долго сидел на табуретке, опустив плечи. Когда очнулся за стеклом витрины была ночь. Слёзы текли по его щекам. Он беззвучно плакал, мелко подрагивая телом — это было второй и последний раз в его взрослой жизни. Первый, когда замерзал на берегу в землянке, после побега из дома Майры. Тогда он плакал не от холода и голода, а от страха новой жизни, о разрушенной любви. Сегодня он плакал о настоящей, но с этого момента прошлой жизни и разрушенной мечте. Только тогда его слёзы рождали желание жить и доказать всем свою исключительность, а сейчас только желание ненавидеть.

Ефим понимал, что Борис Романовский узнал его и собирается вернуться, но не с чем, а с кем? Его мир покоя разрушен. Случай! Всего лишь случай и дальше пустота и яд в душе, отравляющий и мешающий жить спокойно. Он должен исключить случай. Разделиться, размножиться и быть везде непохожим. Однажды он видел, как отложила яички в песчаном гнезде змея и через некоторое время из него выползли три змея различного окраса. Теперь он станет змеем с холодной кожей и без эмоций. Он будет повсюду. И пусть попробуют на него наступить. Он готов уничтожать, он